2 сентября 2011 года
Спорт-Экспресс. РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ
Самый сильный человек 70-х, обладатель 80 мировых рекордов и двукратный олимпийский чемпион по тяжелой атлетике был не в духе. Смотрел из-под густых бровей — и говорил отрывисто, зло. Быть может, неважное самочувствие тому виной.
В прихожей жена 69-летнего Алексеева выдала нам бахилы — чуть озадачив:
— Надевайте прямо поверх ботинок.
Сидели мы долго.
На Шахты спустилась мгла. Только что был теплый вечер, и вот уже южная ночь — со звездами и цикадами. Василий Иванович оттаял.
Тут раздался звонок. Он снял трубку — и минут десять отговаривал кого-то лечиться в Москве. Весьма красноречиво.
— Упаси господь с этими аферистами связываться! Конченные идиоты. Я был в этой клинике, через полчаса под задницу дали — так я быстрее самолета летел. А руководитель их — просто бандит.
И потом уже нам:
— Ох, сколько же шарлатанов среди докторов! Каждый второй!
* * *
— Как сегодня строится ваш день?
— Уже никак не строится. Все давно построено. Проснулся утречком, очухался — и начинаю шевелиться. Вечером телевизор посмотрел — всё, пора спать.
— При этом вы, говорят, до двух часов ночи гостей принимаете.
— Так ведь журналисты все едут и едут. Хоть бы кто к себе пригласил. Вот из Киева недавно явились, по всей комнате камеры расставили. Спрашивают: «А правда, что вы супругу поколачиваете?» Я не нашелся, что ответить. Кабы поколачивал — что от нее осталось бы через столько лет? А из дома выбираюсь редко. Разве что недели три назад вернулся из Франции — ездил на передачу «Большие гонки». Был капитаном команды.
— За руль садитесь?
— Перестал. Уважаемый возраст, заслуги перед страной — водителя дали. А был у меня уазик, собранный наполовину своими руками. Подарил тренеру по борьбе. Тот его сразу толкнул.
— А вы от души дарили.
— Нет души. Материалисты давно доказали. Я материалистам верю… Лет десять назад мне «Волгу» вручили, так влезть в нее не смог. Раньше была хорошая машина, а новую модель испохабили — сиденье зачем-то подняли, руль опустили. И всё… Год простояла во дворе — и продал.
— Никогда не хотели уехать из Шахт?
— Жизнь заставляла искать работу. Этот город — болото, работы не найти. За границу не пускали, только в Москву. А я Москву вашу в одном месте видел. Терпеть ее не могу.
— Мы читали, была у вас московская квартира. Потом пропала с деньгами и вещами.
— Все украли! Я был главным тренером сборной СССР, поехал в Германию. Вернулся — а в моей квартире живет милиционер. Ну, забрали и забрали. Пропавших денег не жалко.
— А что жалко?
— Я из-за границы мелочь привозил, большая коллекция образовалась. Пропала. Как и письмо от Дудаева. Тот приглашал погостить в Ичкерию — я же чеченского чемпиона мира подготовил.
— Ничего не вернули?
— Лишь холодильник. Ощущение было, что его привязали к грузовику и долго тащили по грунтовой дороге. Потом веником покрасили. А холодильник новый был.
— При советской власти письма вам мешками шли?
— Не мешками — но достаточно. Их жена в основном читала. На всякий пожарный.
— Ревновала?
— Шучу. Хотя, кто не ревнует? Разве что каменные бабы, которые с древних времен по Дону разбросаны.
— Поклонницы доставляли вам проблемы?
— Какие поклонницы? Я не в их вкусе. Вот пьяный сброд ко мне тянется. Человек я заметный. И отбиваться приходилось самому. Я же не первый секретарь горкома, которого два милиционера охраняли… А письма, кстати, по сей день шлют. Один из Англии написал. Я-то в языках не силен и решил, что к себе приглашает, а оказалось — сам приехать хочет.
— Потренироваться?
— Пожить. Не-е, думаю, тут наши желания не совпадают.
— Пишут просто — «Россия, Шахты, Василию Алексееву»?
— Да. Но многие знают адрес. Откуда? Может, в интернете достают?
— Вы-то интернет освоили?
— Нет. Я к компьютеру не подхожу. Берегу себя.
— Мобильником хоть пользуетесь.
— Удобно. Но в тонкости не вникаю. Если номер надо забить — прошу детей или внуков.
— В Донецке Сергею Бубке поставили памятник. Молодожены к нему цветы несут. Вы бы так хотели?
— На эту тему разговор был. Приехали в Ростов Ельцин с женой. Большой стол, и поднимается старший брат олимпийского чемпиона по греко-римской борьбе Вартереса Самургашева: дескать, в Новосибирске поставили спортивную композицию в честь трехкратного олимпийского чемпиона Карелина, а во Владикавказе — в честь Сослана Андиева. Хорошо бы и Вартересу в Ростове соорудить. Все были ошарашены. Ельцин про такого знать не знал, Наина смотрит на меня: «А вот Алексеев, очень известный спортсмен. Василий Иванович, желаете, чтоб вам спортивную композицию поставили?» — «Наина Иосифовна, я лучше дождусь памятника…»
— А Самургашеву памятник стоит.
— Поставленный за свои деньги. Ладно, не буду дальше эту тему развивать.
* * *
— Штангу давно поднимали?
— Некоторые писатели, вышедшие из штангистов, все время видят сон — будто поднимают штангу. Меня же она так достала, что и во сне гоню от себя. А наяву поднимал на Олимпийских играх, где меня отравили. 1980 год, Москва. Это добавляет «любви» к вашему городу.
— Как это — отравили?
— Да очень просто. Налили, выпил — и готов. Дураком стал.
— Кто наливал?
— Свои же тренеры. Перед выходом на помост говорят: «Пей настойку на алтайских травах, эликсир бодрости». Выпил — и потерял рассудок. Думаю: куда я иду? Зачем это надо? Словно в перевернутый бинокль смотрю, штангочка такая ма-а-хонькая… А в висках бьет — как молотком. 120 кило поднять не смог — а до этого 165 рвал в стойке. Я до правды через полгода дошел — они же, сволочи, специально это сделали! А все для того, чтоб освободить дорогу моему напарнику по сборной СССР. Ему нужно было медаль отдать.
— Олимпийским чемпионом в 1980-м стал Султан Рахманов. Разговаривали с ним на эту тему?
— Общались мы часто и подолгу, но об этом — никогда.
— Вы прежде об отравлении не рассказывали.
— Все думали, что я в 1980-м в сборную на авторитете влез. А не поднял потому, что оказался не готов. Чепуха. С моим-то опытом выходить и позориться? Да я еще и для себя долго после тех Игр штангу поднимал. И вообще пахал по системе Николая Алексеевича Некрасова.
— Это что за система?
— «До усмерти работаем, до полусмерти пьем». Самая передовая технология. И методика жизни. Рекомендую, пригодится в Москве.
— Спасибо. Какая-то дружба после Олимпиады у вас рухнула?
— С тренером из Чернигова Рыковым Александром Владимировичем, который наливал. С парнем, которого я поставил главным тренером, — ростом метр тридцать четыре. Думаю, за бабки их купили. На второй день явились ко мне в коттедж в Подольске, где жила сборная: «Если б рванул 170 — серебро тебя устроило бы?» Я ответил — толкнул бы ровно столько, сколько требуется. И никакого серебра. Кивнули: «Так мы и думали». Поэтому добивали. Я ведь с первой попытки едва не толкнул штангу. Они видят — а вдруг отойдет? И решили — надо заливать напрочь. Я вышел с помоста — мне подносят новый стакан. Затем еще один. После поинтересовался у врача — что могли подсыпать? Говорит — возможно, обыкновенного снотворного намешали. Но, скорее всего, что-то серьезнее.
— У вас кулак вон какой. Годы спустя, встречая этих людей, хотелось дать по голове?
— А я прежде уже отсидел ни за что. Целый месяц провел в тюрьме. Ну врезал бы — а что изменилось?
— Морально стало бы легче.
— Морально-то легче — а физически тяжелее.
— Как в тюрьму загремели?
— Что-то я вам все тайны выдаю. Пьяная компания принялась у меня значок «мастер спорта» срывать с груди.
— Кто же к вам решился подойти?
— В городе Коряжме Архангельской области неподалеку от моего дома справляли десятилетие стройтреста. Я проходил мимо, думаю — что за балаган? Пошел выяснять. И выяснил — на свою задницу. Человек пятнадцать за мной припустили — а я бежать. Мне ведь никак нельзя было с ними связываться. Я на сумках сидел — чтоб переезжать сюда, в Шахты.
— Значок не отняли?
— Не отняли — зато в зубы дали. Подло, из-за спины. И все равно я не стал применять боевые действия — рванул от них. Никогда ни от кого не бегал — а тут побежал. Но споткнулся, упал. И меня нагнали.
— Отмахнулись?
— Два раза махнул — два трупа.
— Ничего себе.
— Это я образно про трупы — уложил двоих на землю. Говорю: «Теперь поняли, что я мастер спорта — но не по бегу?» Повернулся и пошел.
— Так за что ж в тюрьму?
— Одному дебилу, которого уложил, надо было знамя вручать в обкоме партии. Он комсомольский вожак был. Его ждут в зале — а нету. Первый секретарь шумит: «Где?!» — «Челюсть переломана, не в состоянии приехать…»
— Забавно.
— Секретарь спрашивает: «За дело?» — «Да». Потом уточняет — кто бил-то? И ему ответили: есть парень, мастер спорта. Но он уезжает от нас… Вот здесь секретарь вскипел: «Ах, уезжает? Посадить!» Второго побитого затаили — иначе для них групповуха выходила. Оформили дело, будто вожак в одиночестве был — а я на него напал. И отправился я суда ждать.
— Суд состоялся?
— Конечно. Оправдали меня — не я ж бегал, а за мной. Выяснилось, что комсомолец этот регулярно, как напьется, драку устраивает. Тоже попал меж двух огней — с одной стороны, обком заставил заявление написать, а с другой — мои товарищи подтянулись: «Если не заберешь заявление, устроим хорошую жизнь. Это он на тебя напал? Это он у тебя лацкан оторвал со значком мастера спорта?»
— За месяц в камере — самый трудный день?
— Первый. В камере человек сорок. После баланды все разом закуривали. Я окно нараспашку — а народ-то вокруг хлипкий, орут: «Закрывай!» Был еще способ — на пол ложиться. Иначе не продохнуть. Двинул я к «куму»: «Готовлюсь к Спартакиаде народов СССР. Штангу у вас не прошу — хоть рельсу подберите».
— Нашли?
— Притащили рельсу килограммов в сорок. Поднимал ее, поднимал в загончике — но что для меня, мастера спорта в тяжелом весе, сорок килограммов? Снова к «куму»: «Эта маленькая. Мне б что-нибудь потяжелее». Отыскали рельсу килограммов в 160. Но ее в загон не затащишь, она семь метров в длину. Представьте картину: забор, вышка с охранником, и я рельсу ворочаю. На морозе. Однажды сбросил с плеча — упала, сломалась пополам. Так меня снова в загон отправили. Говорят: «Бригада не могла эту рельсу разрубить, а ты один переломил. Ты ж ею часового снесешь вместе с будкой». Зато теперь у меня было два рельса по 80. Мог другие упражнения делать.
— Исхудали там?
— Поправился на два килограмма — меня кормил весь город. Врач приносил в бутылке глюкозу, трески с картошкой давали сколько хочешь. Сел — 112 кг, вышел — 114. Подружился с дедом, который всю жизнь проторчал на зоне. Его выпустили — а на воле ни работы, ничего. Сам пошел в милицию: «Что сделать, чтоб сесть?» Украл что-то — впаяли новый срок.
* * *
— В последнее время у вас была особая штанга, вами же сконструированная. Сохранилась?
— Конечно. С прибамбасами.
— Какими?
— Ну как же — я вам сейчас бесплатно расскажу все секреты…
— Для себя придумали?
— Для себя, для друзей, для сборной.
— Нужны сегодня кому-то ваши секреты?
— Всем нужны. Приезжал Миша Кокляев — показал ему два упражнения, он отправился на чемпионат России. Думаю, после его выступления толпа ко мне в Шахты явится. К Олимпиаде в Лондоне мой опыт и дурь Кокляева могут вылиться в хороший результат. Вы этого парня наверняка видели — он постоянно побеждал в программе Володи Турчинского…
— С Юрием Власовым общаетесь?
— Вот с ним — нет. Власова сложно обнаружить — прямо как американского разведчика. Можете даже не искать, не получится.
— Почему?
— Потому что скрывается. Характер такой.
— Странная черта для писателя.
— На контакт не идет ни с кем. А насчет того, что Власов великий писатель… Не согласен. Когда Власову 75 исполнялось, мне позвонили, расспрашивали — я нашел много хвалебных слов. Но исключительно по поводу его физических данных. Про моральные качества говорить не стану. Не наш человек, даже тренировался всегда отдельно. Вот Жаботинский — нормальный мужик. С ним и пообщаться можно, и пошутить. В штанге без юмора не проживешь.
— Власов до сих пор считает, что Жаботинский его обманул на Олимпиаде-1964.
— Ну и пусть считает. А я считаю, что около штанги есть квадратный помост, четыре на четыре. Сбоку два судьи и спереди один. Еще пять членов жюри. Схема простая: берешь карандаш, столбиком прибавляешь — кто сколько поднял. Кто больше — тот и победил. Выиграл в 1964-м Жаботинский — а если тебя обманули, значит, ты, уж прости, идиот. Они что, в карты играли? «Обманули» его… Сквозило ощущение, будто Власов неприкасаемый, и Жаботинский не имел права бить мировой рекорд. Разве так можно?
— Кто в вашем внутреннем рейтинге сильнее — Жаботинский или Власов?
— Власов, конечно. Хоть Жаботинский — двукратный олимпийский чемпион, а Власов проиграл ему в Токио. Но Власов — это 29 мировых рекордов. Уникальный штангист.
— Если б ваш путь в спорте начинался сейчас — какую ошибку не повторили бы?
— Я бы путь до рекордов прошел намного быстрее. Только в Шахтах в 25 лет занялся штангой по-настоящему. Не представляете, сколько я всего придумал. Сегодня подготовка штангиста — на 70 процентов мои задумки. Например, двойные тренировки. Прежде тренировались раз в день. Трижды в неделю. А я стал работать два раза в день, без выходных. Помню, попал в олимпийскую сборную 1968 года. Ребята на тренировке поднимали там 3 — 4 тонны. Если вдруг случалось семь, шли заказывать коньяк.
— Вы не заказывали?
— Я нищий был. Угощали — не отказывался. Но я-то сорок тонн поднимал! Двадцать утром, двадцать — вечером! Сборники, Тальтс с Батищевым, смеялись: «Грузчиков мы видели». Я им в ответ: «Смейтесь, смейтесь, а первым шестьсот кило наберу я…» Так и вышло. Великие об этом лишь мечтали, Власов 580 набрал, Жаботинский — 590. И тормознулись.
— 700 вам было не поднять?
— Поднял бы — но в 1972-м специально из-за меня отменили жим. Я в тот год, упираясь, мог набрать 680. К моему результату, 237 кило на грудь, даже никто не приближался. Ученые вычислили: 250 разве что в ХХI веке человек сумеет поднять — а я уже тогда готов был.
— Штанга — живая?
— Я с большим уважением к ней относился. Никогда через штангу не перешагивал. Боже упаси — ногой на нее наступить. А многие так делали. Или фотографировались — ногу ставили на гриф… Меня радует, что вы до штанги добрались. Значит, не только тюрьма вас интересует.
— Первая ваша штанга — ось от вагонетки?
— Да, в леспромхозе я много бед наделал. Чем сильнее становился, тем тяжелее ось от вагонетки откручивал. Причем ось эта 60 — 80 миллиметров толщиной — и лишь потом, в институте, я впервые увидел настоящую штангу. Которая 28 с половиной. Все по Маяковскому: «Беру как ужа, как бритву обоюдоострую».
— Судьба у вас, Василий Иванович…
— Я знаю, что такое работа. С 11 лет вкалывал! В 20 был бригадиром на строительстве фенольного завода — бригада моя состояла из двадцати зеков. Потом десять лет подземного стажа, в шахте работал. В завале побывал.
— Жутко?
— Получилось как в кино: очнулся — гипс. Шел, по голове шибануло — и отключился. Глаза открыл уже в больнице. Вторую группу инвалидности дали. А когда со спортом закончил, задумался — что дальше. Не лезть же опять в шахту. В городе собирались открывать техникум физкультуры, предложили должность директора. Но я отказался. И директором дворца спорта быть не захотел.
— Почему?
— Сидеть и высчитывать — кто тряпку украл, кто ведро помойное?
* * *
— Травить вас травили. Еще с нечестной конкуренцией сталкивались?
— Сколько угодно. Меня и на чемпионате мира в Перу в 1971-м травили, и в Америке — дважды. Подсыпали что-то. Вот в Перу проснулся — голова раскалывается. Словно ее накачали насосом на 250 атмосфер. Похоже, тоже наши отличились. Потому что точно такое же состояние было в 1978-м в Лас-Вегасе. В 1977-м уже конкретно травили — да, видно, не рассчитали дозу. Я все равно выиграл. Но если в рывке был красавец, то в толчке смотрю — ноги прокисли. Один подход сделал и отказался. А через год мне сыпанули столько, что вертлюги оторвались.
— Это что такое?
— Место, где берцовая кость соединяется с тазом. Когда со штангой вставал — они хряпнули. Только после московской Олимпиады понял, кто за всем этим стоял. Тот же персонаж из Чернигова — Рыков. Поначалу-то я и мысли не допускал, что друзья способны на такое. Хотя в сборной, бывало, ребята находили в салате склянки от ампул с ретаболилом. Сыпанул конкуренту, потом анализ на допинг — и привет. Был в Краснодаре штангист, который трижды отправлялся на чемпионат Европы — но ни разу не выступал. Приезжает — а ему вдогонку: «Валера больной». И ставят того, кто везет икру, коньяк, водку…
— Вы были прекрасным тренером. Почему ж вас отодвинули?
— Советского Союза не стало, и главного тренера тоже. Вот посмотрите: Олимпиада в Барселоне, 1992 год. Руковожу сборной СНГ — из десяти медалей мы взяли пять золотых, четыре серебряных и одну бронзу. Через год эта команда, но уже без меня, вернулась без золота вообще. Что стряслось?
— У вас есть ответ?
— Я рубил прием анаболиков — тормозил, душил, выгонял… А после все стало иначе. К тому же, когда я в союзной сборной был главным, россияне всегда вели себя нагло. Человек занял шестое место в чемпионате Союза — а ты все равно вези его на Олимпиаду. Иначе враг России. Как-то послал таких подальше — и стал «антироссийским».
— После вас звали тренировать сборную России?
— Несколько раз приезжали в Шахты. Одному начальнику сказал: «Вы же мой характер знаете. Я лодырей отодвину от сборной. Они объединятся — и начнут лить грязь. Вы меня защитите?» — «Нет». Все, разговор закончился. За два месяца до сиднейской Олимпиады меня за горло схватили: «Возьми сборную…» Министр приезжал!
— Не взяли?
— Оставалось бы полгода — согласился бы. А за два месяца чужое дерьмо не разгрести. Ну, добавлю я кому-то от двух до пяти килограмм — это же не решит вопроса.
— Помните, как впервые столкнулись с анаболиками?
— Олимпиада-1972. Кто-то запустил слух, что будет проверка. И за десять дней до Игр бросили принимать. Итог — четыре «баранки». Но там проверки не было — она случилась в 1976-м. Найдите протокол чемпионата СССР, который проходил в Караганде. А потом посмотрите результаты Олимпиады в Монреале. Небо и земля. Потому что в Союзе можно было жрать что угодно — а перед Играми нужно было прекращать жрать за 55 дней. И конец.
— Для всех, кроме вас.
— Я перед Монреалем 17 дней лечил пах, ничего не поднимал. На Олимпиаде толкнул мировой рекорд — 255. Хотел вообще 265 толкнуть, чтоб всем ноздри прочистить. Журналисты помешали.
— Что-то написали?
— Затоптали мне весь помост. Штангу откатили. Я ж не могу им объяснить, что еще толкать хочу. Микрофоны под нос суют: «Мистер Алексеев, почему все плохо выступили, а вы установили фантастический мировой рекорд?» — «Кто на чем живет. Пейте рашн водку!»
— Вас в допинге подозревали?
— Да постоянно. Думали до 1976-го, что на этом сижу. В Монреаль приехал за 9 дней до Игр — прямо из аэропорта повезли на анализ. Штангу поднял — снова. А болгарин Христо Плачков в Монреаль прилетел, но в колхозе не прописался…
— ???
— Сначала надо было в Олимпийской деревне прописаться — потом тебя на анализы отправляют. Так и бродил он вокруг деревни. Улетел домой, выступать не стал. Понял: или вовсе ничего не поднимет, или поймают. А основной конкурент — Герд Бонк из ГДР поднял вес на уровне второго разряда.
Вот, кстати, история. В декабре 1975-го я переехал в Рязань. Вскоре звонит кто-то из вашей братвы. «Какая сумма нужна в двоеборье, чтоб выиграть в Монреале?» — спрашивает. — «420 кг хватит», — отвечаю. Хотя мой рекорд был 432. Просто я знал, что на Олимпиаде будет допинг-контроль, и это обязательно повлияет на результаты соперников.
Ну вот, а в мае 1976-го проходил чемпионат Европы в Берлине. Я там пару часиков почитал книжечку у окна — и слег с межреберкой. От боли два дня не мог сползти с тахты. Накануне соревнований объявляю тренеру: ставь запасного. А утром просыпаюсь — отпустило. Но деваться уже некуда, в Берлине остался в роли зрителя. Сидел, скрипел зубами, глядя, как Бонк устанавливает рекорд в толчке — 252,5 кг. Уж не знаю, чем его там накормили. Возвращаюсь домой — опять этот журналист звонит.
— С тем же вопросом?
— Да. Я повторяю: «420 хватит». Месяц спустя на чемпионате СССР в Караганде устанавливаю мировой рекорд — 435. Но через несколько дней Плачков в Болгарии поднимает 442,5 кг! И снова звонок журналиста, в голосе ирония: «Даже теперь цифры не поменялись?» — «Возьми фломастер и запиши — 420!» А что в итоге?
— Что?
— В Монреале Бонк осилил всего 405 кг. Но для серебра оказалось достаточно. А я поднял 440 и стал двукратным олимпийским чемпионом.
— Вам когда-нибудь предлагали анаболики?
— Был такой профессор Беленький. Как-то предложил попробовать. Я ответил: «На себе их испытывай». Но, думаю, в 1968-м в олимпийской сборной какую-то дрянь давали. Тогда у меня спину заклинило.
* * *
— Валерий Борзов нам рассказывал, что в Киевском институте физкультуры учился вместе с борцом, который позже эмигрировал в Израиль. На Олимпиаде в Мюнхене оказался в числе заложников и погиб…
— А я знал израильских штангистов, которых террористы положили. Но ведь тогда, в 1972-м, много и забавного было. Председатель Спорткомитета Сергей Павлов предупреждал — по Мюнхену расклеены плакаты: «Русский убил твоего отца в Сталинграде, а ты должен победить его здесь». Ко мне приставили офицера КГБ. Все опасались провокаций, отравлений — еду, например, мне таскали прямо в номер. Ее было так много, что хватало на артистов из группы поддержки. Миронов, Крамаров, Ротару, Галка Ненашева и какие-то неизвестные девки — все оголодавшие были. А я к тому же привез десять бутылок водки и десять рыбцов. Говорю: «Вон холодильник, доставайте, открывайте…»
— Еще встречались с артистами?
— С Хазановым, Толкуновой. На «Голубые огоньки» приходил. С Игорем Кирилловым всегда тепло общались. Однажды стоим перед съемкой — у него руки от волнения трясутся. «Как же выступать будешь?» — ахнул я. Кириллов улыбнулся: «Рот открою — мигом все пройдет».
— А вас перед соревнованиями колотило?
— Так — никогда. Но я поражался, в каком состоянии люди порой выходили на помост. Меня-то все как демона боялись. На бельгийца Сержа Рединга смотрю — и он потек…
— В смысле?
— Пот ручьем. Причем капли в три раза больше обычных. Я и не предполагал, что такие бывают. А с Рудиком Мангом из ФРГ парой слов перебросишься — он пятнами идет. «Эх, ребята, — думаю, — какие же вы слабые». Они воевали со мной и штангой, а я — только со штангой.
— В Мюнхене Мангу специальную дверь сделали на помост — лишь бы с вами не пересекался?
— Дверь-то ладно. Гораздо хуже, что немцы с грифом смухлевать решили. В первом подходе выхожу толкать 225 кг. На грудь штангу — цап, она меня сбивает, делаю назад кульбит. Встаю, отряхиваюсь — второй подход. Гриф прокручиваю — а его, оказывается, «задавили». Сделали так, что не крутится. При таком раскладе, когда штангу кидаешь на грудь, она тебя просто сбивает с ног. Я на чемпионате Европы в Румынии так же попался — и не мог сообразить, в чем дело.
— Из ваших восьмидесяти мировых рекордов — какой дался особенно тяжело?
— В 1977-м в Лужниках выступал перед депутатами Верховного совета. Чтоб порадовать их, пошел на мировой рекорд — 256 кг. И тут внезапно врубили восемь световых пушек. Для фигуристов это нормально. А у нас делать никак нельзя. Я почувствовал себя зайцем, которого из-под фар гонят браконьеры. Закрыл глаза, взял на грудь и толкнул 256. Абсолютно не соображая, где я, кто я. Это был ужас! Когда ушел с помоста, выдохнул: «По физическому напряжению толкнул 300 кило!»
— Сколько тогда платили за рекорды?
— 630 рублей. Но лепил я рекорды пачками, и наши чиновники нашли способ, как мои призовые обкорнать. Установишь рекорд на союзном турнире — дают 80 процентов от этой суммы. На российском — 60 процентов. На турнире спорт-общества — 40. Сдвоил — платят все равно за один. Потом новое правило ввели — если занял первое место и установил рекорд, премию получаешь за что-то одно.
— Разница большая?
— За рекорд те же 630 рублей, а за первое место — 500. Иногда специально притормаживал, чтоб раньше времени не установить рекорд. В рывке-то я не мог поднять сумасшедшие веса, а в толчке предел точно был далеко. Я остановился на 256 кг — а мог бы при хорошем настроении толкнуть 270. Здесь еще психология. Допустим, выгреби я сразу все, при отсутствии дальнейших рекордов у светлых умов возникли бы вопросы: мол, кончился Алексеев, отобрал свое. Да и противники бы быстрее подтянулись. Поэтому лучше потихоньку каждого бить по башке — то на одном турнире мировой, то на другом. И видно — штангист растет, уверенно поднимает.
— Вы были членом партии?
— Конечно. Рьяным!
— Сохранили партбилет?
— Обязательно. Вдруг наши еще придут к власти? Какие-нибудь неокоммунисты. А что, появились же неофашисты. Или вон, что творится в тихой, сытой Норвегии — один недоумок сколько человек убил!
— Кстати, и Чикатило в ваших краях обитал?
— Наш парень, из Шахт, это правда. Нашли, кого вспомнить.
— Он работал воспитателем в ПТУ. Не пересекались на мероприятиях?
— Бог миловал.
* * *
— Какой была ваша популярность? Что писали о вас на Западе?
— Нередко чушь — чтоб обгадить советскую власть. Вот в Дании пригласил домой судья международной категории. Он мясную лавку держал. Долго упрашивал меня котлетку съесть. А я не люблю котлеты. Но мясник не отставал: «Хотя бы на вилочку наколите — для фотографии».
— Согласились?
— Наколол. Там журналисты еще сидели. Сняли. А утром фото в газете. И подпись: «Алексеев умял 40 котлет. Наша страна такого не прокормит». Тварь! Больше с этим судьей не разговаривал.
— От какого зарубежного города самые мрачные воспоминания?
— От Москвы.
— Для вас она заграница?
— Да!
— Почему?
— Что, все перечислять? Там есть труженики, но и грязи столько перекочевало! Вы-то еще пацаны — не застали времена, когда в стране ничего не было. Зато Москва жрала в три горла. Я за хлебом туда ездил, когда в Рязани жил, представляете?! Покупал в универсаме разом двадцать буханок. Как-то набираю в мешок и слышу сзади шипение: «Все им мало». Поворачиваюсь: «Ты, что этот хлеб на Красной площади сеешь? А я — заслуженный работник сельского хозяйства, комбайнер! За своим приехал!» Мужика как ветром сдуло. Понял — еще немного, и эту буханку ему в рот засуну.
— О каком из своих поступков можете сказать: «Я от себя такого не ожидал!»?
— Для меня самого неожиданных поступков не было. А для других… Может, не стоит ворошить?
— Расскажите, Василий Иванович.
— Был эпизод в Рязани, где прожил четыре года. Для меня там дом выстроили, деньги выделило государство. Уж должны были ордер вручить. Но какой-то умник написал в ЦК: «Мы буржуев выгнали в 1917 году, а теперь Алексееву дом строят. С какой стати? И вообще он инженер, а я — старший инженер!» После этого дом переоборудовали в учебно-реабилитационный центр. Мне и ордер не дают, и в квартире, где живу, не прописывают. Тянулась волокита долго, пока зимой не пригласили в рязанский горисполком. Местный начальник вручает ордер и говорит: «Ты внимательно прочитай».
— И что там было написано?
— Как сейчас помню: «Алексееву В.И. на право занятия 48 квадратных метров при учебно-реабилитационном центре». Плюс выяснилось — если со мной что-то случится, семью в любой момент оттуда выгонят. Я завел машину, рванул к Вечному огню — на него и возложил ордер.
— Сожгли?
— Да. После этого вернулся в Шахты, где осел окончательно. Вот такой я человек. Меня не трогай — я не трону. Тронули — получите.
— Вы ведь любите охоту?
— И рыбалку. А кто не любит?
— Стреляете хорошо?
— Не то слово. Однажды установил рекорд, который не каждому охотнику под силу. Двадцатью пятью патронами сбил 27 уток. Может, и больше — но еще трех в камышах не нашел.
— Кроме уток на кого охотитесь?
— На зайца, лося, кабана.
— Кабан на вас выходил?
— Бывало. Я же не бегаю так шустро по лесу, как загонщики. Стоишь «на номере» — и тут кабан.
— Страшно?
— Да ну, чего его бояться? Хотя, если раненый кабан прет буром, — радости мало. Некоторые успевают с такой скоростью на дерево влезть, что сами потом не могут объяснить, как у них это получилось.
— По мнению Евгения Чазова, на охоту ради добычи ездят десять процентов людей. Остальные уезжают от жены и неприятностей. Согласны?
— Нет. А кто такой Чазов?
— Знаменитый кардиолог. Бывший министр здравоохранения СССР.
— Давайте-ка я вам анекдот расскажу. Выставка в Лувре. Идет Пабло Пикассо. Охранник спрашивает: «Ваш билет?» — «Я Пикассо!» — «Докажите». Тот быстро рисует голубя мира и проходит. За ним Фурцева. Охранник: «Ваш билет?» — «Я министр культуры СССР!» — «Докажите» — «Как?» — «Перед вами Пикассо без билета шел. Так он голубя нарисовал — сразу узнали». — «А кто такой Пикассо?» — «Проходите, товарищ Фурцева!»
— Смешно. Нравится песня «Штангист», которую посвятил вам Высоцкий?
— Все, кроме первой части припева.
«Не отмечен грацией мустанга,
Скован я, в движениях не скор.
Штанга, перегруженная штанга —
Вечный мой соперник и партнер…»
Что значит «скован»? «В движениях не скор?» Это он про абстрактного штангиста — но не про меня. Я же, пока на Севере жили, с лыж не слезал, второй разряд имею. В прыжках в высоту и толкании ядра установил рекорды Шахт. Чемпион Архангельской области по борьбе. Сами видите, не штангой единой.
— У вас большая библиотека?
— В подвале 12 тысяч томов. Много книг с дарственной надписью. Раньше приезжаешь куда-нибудь, на встречу обязательно приходит передовой отряд интеллигенции. Писатели дарят книжки с автографом. И сидим, общаемся. В Грузии — под вино, в Белоруссии — под самогон… Я собрал почти всю серию ЖЗЛ — и с огромным удовольствием перелопатил. Гоголя люблю перечитывать, Шолохова, Толстого. А из поэтов — Губермана. Его «Гарики» всегда поднимают настроение. Вот, например:
«Сомненья мне душу изранили,
И печень до почек проели.
Как славно жилось бы в Израиле,
Когда б не жара и евреи…»
— Чужие стихи вы помните наизусть. А собственные?
— Помню. Но никогда не читаю. И вообще никому их не показывал.
— Даже жене?
— Жене тем более. Я и без стихов за полвека ей надоел.
Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ
Шахты — Москва
Источник: сайт Спорт-Экспресса